У пушкина был псориаз

По утверждению астрологов, каждый человек рождается со склонностью к определенным, присущим моменту рождения, “букетом звездных болезней”. Справедливо ли такое утверждение в отношении болезней А. С. Пушкина?

Родился Пушкин в конце мая (по старому стилю) и по канонам космобиологии принадлежал к психотипу людей зодиакального знака Близнецы, которым астромедицина приписывает склонность к болезням нервной системы, легких, плеч и рук.

НАЧНЕМ с первой предполагаемой болезни Пушкина. О том, насколько восприимчива и незащищена была нервная система поэта, можно судить по признанию самого Пушкина П. А. Плетневу: “Если бы ты знал, как часто бываю подвержен так называемой ХАНДРЕ. В эти минуты я зол на целый свет и никакая поэзия не шевелит моего воображения”.

Болезнь “обнаженных нервов” отмечает и близкий родственник поэта Л. Н. Павлищев: “Переходы от порыва веселия к припадкам подавляющей грусти происходили у Пушкина внезапно, как бы без промежутков, что обуславливалось, по словам его сестры, нервной раздражительностью высшей степени”.

Пушкин, по-видимому, хорошо понимал причину своих болезней, поскольку связывал их с природой характера: “Мой нрав – неровный, ревнивый, обидчивый, раздражительный и, вместе с тем, слабый – вот, что внушает мне тягостное раздумье”.

Страдал Пушкин и такой типичной “зодиакальной” болезнью, как ревматизм, поразившей руку и ногу, которая в феврале 1828 года стала причиной сильного ушиба Пушкина из-за падения с высоты. По этому поводу поэт писал: “Я еще немного хромаю и боюсь лестниц – до сих пор не позволяю себе подыматься выше первого этажа”.

…Особенно сильные приступы ревматизма досаждали поэту в 1831-1932 годах, когда он был озабочен тем, чтобы “не застудить руку”. Но… не уберегся, что следует из письма молодой жене (декабрь 1831 г.): “Я опять застудил себе руку, и письмо мое, вероятно, будет пахнуть бобковой мазью”.

Через год болезнь обострилась, что следует из переписки Пушкина с П. В. Нащокиным: “Я написал его (“Дубровского”) в две недели, так как не брался за перо и не мог связать две мысли в голове”.

Родители Пушкина также свидетельствуют о наличии у него предсказанной астромедициной болезни. Вот как живописует в октябре 1832 года картину болезни отец Пушкина: “Александр страдает ужасно. Снаружи нога, как нога: ни красноты, ни опухоли, но адская внутренняя боль делает его мучеником, говорит, что боль отражается на всем теле, да и в правой руке, почему и почерк нетвердый и неразборчивый. Не может он без ноющей боли ни лечь, ни сесть, ни встать, а ходить тем более”.

Пушкин жалуется, что “скучает, не имея развлечений хотя бы в физической боли”. Вспоминая молодые годы Пушкина, К. А. Полевой писал, что “после бурных годов первой молодости и тяжелых болезней, он казался по наружности истощенным и увядшим”.

Но самой опасной болезнью Пушкина являлась АНЕВРИЗМА сердца, то есть опасность разрыва сердечного сосуда. С одной стороны, Пушкин хорошо понимал серьезность болезни. Но с другой, несмотря на то что с 18 лет Пушкин “носил с собой смерть” (вот она, легкомысленность Близнецов!), относился к болезни без должного внимания, “спустя рукава”. Он не хотел делать операцию и даже обращаться к врачам!

Как в отношении к опасному заболеванию сказалась ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ характера Пушкина, считавшего, что болезнь, несущую смерть, может вылечить любой “псковский коновал”.

Глубоко мистическая натура Пушкина, охраняемая перстнем-талисманом, по-видимому, не боялась смерти, что выразилось в отношении Пушкина к опасным заболеваниям. После путешествия в Арзрум он описал эпизод встречи с больными чумой: “…На другой день я отправился с лекарем в лагерь, где находились зачумленные. Я не сошел с лошади и взял предосторожность стать по ветру. Из палатки вывели нам больного; он был чрезвычайно бледен и шатался как пьяный. Другой больной лежал без памяти. Осмотрев чумного и обещав несчастному скорое выздоровление, я обратил внимание на двух турков, которые выводили его под руки, раздевали, щупали, как будто чума была не что иное, как насморк”.

Свое мнение имел Пушкин и в отношении холеры, по свидетельству М. Н. Макарова, уверяя, что “холера не имеет прилипчивости и медики не скоро ее поймут”.

В гороскопе рождения А. С. Пушкина астрологи усматривают указание на “жизнь, осложненную нападками и болезнями, воспаление брюшины, опасное для жизни кровотечение, склонность к медицине”, что подтверждается последними днями жизни Пушкина. Так, в книге В. Вересаева “Пушкин в жизни” рассказывается, что тяжело раненный на поединке в живот Пушкин имел “воспаление брюшины и большую потерю крови, сам себе ставил на грудь пиявки и сам же мерил частоту пульса”. Вот и не верь после этого астрологии!

Секрет его молодости

ГОВОРЯТ, секрет его молодости был в постоянном стремлении поддерживать хорошую физическую форму: летом плавал в реке, зимой перед завтраком принимал ванну со льдом. Любил русскую баню, как “вторую мать”, и знал в ней толк: “Утром встанет, пойдет в баню, прошибет кулаком лед в ванне, сядет, окатится, да и назад…” Почти ежедневно стрелял из пистолета в цель, хорошо сражался на рапирах и слыл большим любителем верховой езды. И если Россия узнала о тонкостях английского бокса только в 90-х годах прошлого века, то, по свидетельству Вяземского-младшего, Пушкин уже в 1827 г. учил его “боксировать по-английски”, т. е. почти за 70 лет до традиционной датировки. Любил Пушкин и прогулки с тросточкой, заметим, что тросточка, которую он “с легкостью подбрасывал”, была весом 9 фунтов (это примерно 3,5 кг), по свидетельству других – в два раза тяжелее. Ко всему прочему Пушкин старался придерживаться определенного распорядка дня: “Просыпаюсь в семь, пью кофе… В три часа сажусь верхом, в пять в ванну и потом обедаю картофелем да грешневой кашей. До девяти – читаю. Вот мой день…”

Что ж, лошади, рапиры, пистолеты, навыки бокса и жонглирование девятифунтовой тросточкой – чем не джентльменский набор для молодого человека XIX века.

От природы Пушкин был хорошо сложен, и это признавали все современники – “плечист и тонок в талии”. Сам он с некоторым кокетством отмечал: “…мерялся поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковы. След из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины”.

Сложилась определенная традиция – считать, что Пушкин был невысокого роста, однако и это сомнительно. Художник Г. Чернецов, работая над картиной “Парад на Царицыном лугу”, под изображением Пушкина сделал пометку “…ростом 2 арш. 5 верш. с половиной”, что составляет 166,74 см (рост по тем временам вполне средний).

ХОРОШАЯ НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ

Пушкин не был болезненным ребенком – сказывалась хорошая наследственность: его знаменитый прадед Абрам Ганнибал прожил 92 года, оба его деда, бабушка по линии отца и мать – более 60 лет (возраст по тем годам почтенный), бабушка Мария Алексеевна – 73 года и отец – 78 лет.

Верится с трудом, но в розовом детстве маленький Саша был толстым, неуклюжим, малоподвижным и, самое невероятное, молчаливым ребенком. Все это приводило мать в отчаяние, и она “почти насильно водила его гулять… заставляла бегать”. Однако к семи годам от тучности и неуклюжести не осталось и следа, “он стал резв и шаловлив”.

В лицейские годы здоровье Пушкина было доверено доктору Ф. О. Пешелю, очень милому человеку, о “котором могли отзываться дурно разве только его больные”. Доктор придерживался благого принципа “не вреди” и прописывал своим пациентам лекарства (чаще всего из солодкового корня), которые не оказывали особого влияния на патологический процесс. Благо заболевания были несерьезными – простуды, ушибы и легкие недомогания. Лицеист Александр Пушкин болел не больше и не меньше своих однокашников – та же “простуда”, пара ушибов, “головная боль”. Отделывался парой-тройкой дней пребывания на госпитальной койке и снова возвращался к занятиям.

Наконец долгожданная свобода! После строгого распорядка шестилетней жизни в Лицее (подъем в 6.00, отбой в 22.00) сладкое слово “свобода” настолько овладела молодым повесой, что Жуковский и Батюшков были всерьез обеспокоены чрезмерными “шалостями” поэта: кутежи, пирушки, драки. Вот тут-то “к счастью” или “к несчастью” подкосила “гнилая горячка”. Пушкин, как он сам говорил, “ускользнул от Эскулапа/ Худой, обритый – но живой…” Его знаменитые кудри были острижены. Что поделаешь, пока не отросли волосы, пришлось прикрывать голову красной ермолкой.

“Гнилая горячка” еще не раз сваливала Пушкина. Рецидивы не столь затяжного характера повторялись на протяжении последующих двух лет. Сам Пушкин считал, что причина болезни – в простуде: “…выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению”. В 1820 г. болезнь застала его в Екатеринославе. На этот раз больному повезло: в это же время по дороге на Кавказ в Екатеринославе оказалась семья Раевского, в свите которого был врач Е. П. Рудаковский. Доктор наблюдал у Пушкина “озноб, жар и все признаки пароксизма”. Таким образом, по мнению Рудаковского, “гнилая горячка” Пушкина была не чем иным, как малярией с периодическими приступами. Было назначено соответствующее лечение – доктор “закатил хины”, и это оказалось как нельзя кстати: больной через неделю вылечился.

Два месяца пребывания Пушкина на Кавказе в семейном кругу Раевских и серные горячие ванны окончательно вернули его к жизни: “…Воды мне были очень нужны и чрезвычайно помогли, особенно серные горячие… купался в теплых кисло-серных, в железных и кислых холодных…”

МОДНАЯ БОЛЕЗНЬ

Как это ни покажется странным, но в начале прошлого века кроме моды на прически и наряды была мода на болезни, в моде были “аневризмы”. Сегодня аневризмой называют патологическое расширение просвета артерии, проявляющееся выпячиванием его стенки. Подобное выпячивание развивается на участке замещения эластичной сосудистой стенки рубцовой тканью. Как правило, это происходит в результате хронического воспалительного процесса, поражающего сосуды, атеросклеротических изменений или травмы. В современной практике этот диагноз встречается редко, да и в прошлом веке вряд ли оно было так широко распространено, как о том писали “модные журналы”. Современные медики считают, что, по всей видимости, диагноз “аневризма” в прошлом веке чаще ставился больным с варикозным расширением вен, при котором, как известно, так же образуются мешковидные выпячивания стенки сосудов.

Так или иначе, но Пушкин тоже указывал на то, что он страдает аневризмой: “Вы, может быть, знаете, – писал он на имя правителя канцелярии, – у меня аневризм. Вот уже 8 лет, как я ношу с собой смерть. Могу представить свидетельство какого угодно доктора”.

О своем “аневризме” Пушкин вспомнил, когда просил у Александра I разрешения выехать в Европу: “…До сего дня я не имел возможности лечиться. Аневризм… также требовал бы немедленной операции”. Однако царь разрешил Пушкину поехать не дальше Пскова “…и иметь там пребывание до излечения болезни”.

Жуковский, обеспокоенный здоровьем Пушкина, принялся искать хирурга, который согласился бы приехать в Псков, чтобы прооперировать поэта. Он обратился к И. Ф. Мойеру, и тот незамедлительно дал свое согласие “спасти первого для России поэта”. Однако дальнейшее поведение Пушкина совершенно не поддавалось объяснению: “…Операция, требуемая аневризмом, слишком маловажна, чтобы отвлечь человека знаменитого… Мне право совестно, что жилы мои так всех вас беспокоят… ей-богу первый псковский коновал с ними бы мог управиться…” – писал он. Жуковский в недоумении, друзья упрекают Пушкина в неблагодарности. Ситуация приобретает трагикомический оборот. Пушкин уже всерьез опасается, что ему привезут хирурга: “Друзья мои и родители вечно со мной проказят… Вразумите его (Мойера). Дайте ему от меня честное слово, что я не хочу этой операции…” Что это? Каприз? Недоверие? Разгадка оказалась куда более банальной. Спустя несколько лет Пушкин писал к друзьям: “Аневризмом своим дорожил я пять лет, как последним предлогом к избавлению… и вдруг последняя моя надежда разрушена проклятым дозволением ехать лечиться в ссылку… выписывают мне Мойера, который, конечно, может совершить операцию и в сибирском руднике…”

Но ведь Пушкин на что-то рассчитывал, выдавая себя за больного аневризмой, ему надо было, по меньшей мере, представить хоть какие-нибудь проявления болезни. Действительно, к прошению о разрешении на лечение за границей было приложено медицинское заключение за подписью инспектора Псковской врачебной управы В. Всеволодова о том, что у А. С. Пушкина имеется “на нижних конечностях, а в особенности на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил”.

Надо сказать, Пушкин погорячился, сказав, что “первый псковский коновал” мог управиться с подобной операцией. Оперативные вмешательства на сосудах в то время были далеко не ординарными – выполнялись единичными хирургами и не в “рудниках”, а исключительно в университетских клиниках, да и то не всегда удачно. По отчетам Н. И. Пирогова, из 69 операций на крупных артериях – 36 (то есть более половины) окончились неудачно, большинство из больных умерли. К счастью, Пушкин обошелся тогда без операции.

Смотрите также:

• Не дразните доктора →
• Будем кесарить! →
• Роды без боли →