Лишаев сила простых вещей
Книга посвящена исследованию вещи в онтологическом, антропологическом и культурологическом измерениях. Философский интерес к вещи реализуется в контексте современного гуманитарного знания и с опорой на опыт общения с вещами. Эксплицируется сложность и многозначность концепта «вещь». Особое внимание уделяется простым вещам и вопросу о возможности их философского познания. Рассматриваются многообразные формы соотнесенности вещи и субъекта. Концептуальный анализ вещи продолжают, дополняют и детализируют описания конкретных предметов (дверь, зеркало, сувенир, рулетка, калейдоскоп, перчатка и др.). Вещь осмысляется как в теоретическом, так и в жизненно-практическом аспектах. Встреча с ней рассматривается как экзистенциальное событие; ставится вопрос о «силе» вещей и их способности изменять траекторию человеческого существования.
Книга может быть полезна философам, культурологам, психологам, специалистам по философской антропологии, а также всем читателям, интересующимся проблемами современного гуманитарного знания.
| Предисловие | 5 |
| Метафизика простых вещей | 11 |
| М. В. Михайлова. Философия простых вещей: созерцательность и событийность | 11 |
| С. А. Лишаев. Метафизика простых вещей (простая вещь как место сборки мира и человека) | 20 |
| Е. А. Иваненко, М. А. Корецкая, Е. В. Савенкова. Гекатонхейр и цветочек, или как возможна философия простых вещей | 34 |
| Ю.А. Разинов. Dasein вещей, или о чем может поведать трубка | 48 |
| Вещь и субъект | 69 |
| А. К. Секацкий. От формации вещей к эпохе текстов | 69 |
| А. А. Грякалов. «Монодрамы вещей» и субъективность: пределы забвений и незабвенное | 81 |
| О. А. Балла-Гертман. Поэтика потерь: к антропологии вещи | 106 |
| С. А. Лишаев. Первое, что запомнилось (вещь в биографическом контексте) | 112 |
| Е. А. Иваненко, М. А. Корецкая, Е. В. Савенкова. Дарудар. Жизнь и смерть простых вещей | 137 |
| Ю. А. Разинов. Фальшивка | 162 |
| Н. А. Грякалов. Волшба вещей: фетиши | 180 |
| К. С. Пиаров. Личный дневник как философско-антропологический концепт | 202 |
| Сад вещей (вход и выход свободный) | 223 |
| Ю.А. Разинов. Дверь | 223 |
| Ю. Е. Пермяков. Метафизика дороги | 238 |
| Е. А. Иваненко, М. А. Корецкая, Е. В. Савенкова. Зеркало и субъективность или рефлексы рефлексии | 251 |
| Е. А. Иваненко. Рулетка (измерительный инструмент) | 261 |
| М. А. Корецкая. Калейдоскоп | 268 |
| М. А. Корецкая. Сувенир | 275 |
| Е. Ю. Михалева. Метафизика кнопки | 282 |
| B. Л. Лехциер. Кирпич: добрая тяжесть и орудие судьбы | 287 |
| C. И. Голенков. Метафизика обыденной вещи: перчатка | 294 |
| A. В. Конева. Корсет — воображение модного тела | 303 |
| B. Л. Лехциер. Это не трубка — это сигарета: четыре перекура по поводу простых и непростых вещей | 313 |
| А. Е. Сериков. Подарок как вещь. Опыт цинического исследования | 327 |
| Ю. Е. Пермяков. Тимошка. Domestic cat | 340 |
| М. В. Михайлова. Путешествие по кухне | 356 |
| Простота присутствия | 361 |
| Г. В. Мелихов. Простое | 361 |
| C. А. Лишаев. Счастье как присутствие | 373 |
Источник
Каталог
Сила простых вещей. Сборник статей
Полное библиографическое описание
Войдите для заказа услуг
Вы сможете заказать:
- Наличие в библиотеках
- Содержание
- Михайлова М. В. Философия простых вещей: созерцательность и событийность / Михайлова М. В. — 11-19
- Лишаев С. А. Метафизика простых вещей / Лишаев С. А. — 20-33
- Иваненко Е. А. Гекатонхейр и цветочек, или как возможна философия простых вещей / Иваненко Е. А., Корецкая М. А., Савенкова Е. В. — 34-47
- Разинов Ю. А. Dasein вещей, или о чем может поведать трубка / Разинов Ю. А. — 48-68
- Секацкий А. К. От формации вещей к эпохе текстов / Секацкий А. К. — 69-80
- Грякалов А. А. “Монодрамы вещей” и субъективность: пределы забвений и незабвенное / Грякалов А. А. — 81-105
- Балла-Гертман О. А. Поэтика потерь: к антропологии вещи / Балла-Гертман О. А. — 106-111
- Лишаев С. А. Первое, что запомнилось (вещь в биографическом контексте) / Лишаев С. А. — 112-136
- Иваненко Е. А. Дарудар. Жизнь и смерть простых вещей / Иваненко Е. А., Корецкая М. А., Савенкова Е. В. — 137-161
- Разинов Ю. А. Фальшивка / Разинов Ю. А. — 162-179
- Грякалов Н. А. Волшба вещей: фетиши / Грякалов Н. А. — 180-201
- Пигров К. С. Личный дневник как философско-антропологический концепт / Пигров К. С. — 202-222
- Разинов Ю. А. Дверь / Разинов Ю. А. — 223-237
- Пермяков Ю. Е. Метафизика дороги / Пермяков Ю. Е. — 238-250
- Иваненко Е. А. Зеркало и субъективность или рефлексы рефлексии / Иваненко Е. А., Корецкая М. А., Савенкова Е. В. — 251-260
- Иваненко Е. А. Рулетка / Иваненко Е. А. — 261-267
- Корецкая М. А. Калейдоскоп / Корецкая М. А. — 268-274
- Корецкая М. А. Сувенир / Корецкая М. А. — 275-281
- Михалева Е. Ю. Метафизика кнопки / Михалева Е. Ю. — 282-286
- Лехциер В. Л. Кирпич: добрая тяжесть и орудие судьбы / Лехциер В. Л. — 287-293
- Голенков С. И. Метафизика обыденной вещи: перчатка / Голенков С. И. — 294-302
- Конева А. В. Корсет – воображение модного тела / Конева А. В. — 303-312
- Лехциер В. Л. Это не трубка – это сигарета: четыре перекура по поводу простых и непростых вещей / Лехциер В. Л. — 313-326
- Сериков А. Е. Подарок как вещь / Сериков А. Е. — 327-339
- Пермяков Ю. Е. Тимошка. Domestic cat / Пермяков Ю. Е. — 340-355
- Михайлова М. В. Путешествие по кухне / Михайлова М. В. — 356-360
- Мелихов Г. В. Простое / Мелихов Г. В. — 361-372
- Лишаев С. А. Счастье как присутствие / Лишаев С. А. — 373-379
Источник
Вряд ли кто-то станет отрицать, что наша жизнь очень вещная. В повседневном обиходе каждый человек «отягощен» тем или иным количеством вещей, которые удовлетворяют его потребности. «Быть нужной» – принципиальное свойство любой вещи, которая, в отличие от природных объектов, всегда создана людьми и для людей. Но «нужность», «используемость» вещи может быть разной, и в каждой вещи ровно столько жизни, сколько в ней актуальности для каждого из нас.
Даже у самых аскетичных субъектов найдётся пара-тройка символичных предметов, настолько сплетённых с их существованием, что без них они просто не мыслят самого себя. А что уже говорить о так называемых «барахольщиках», жилища которых заполнены тысячами маленьких и больших вещей, которые им нравятся, с которыми жалко расстаться, которые им настолько дороги, что даже будучи сломанными или устаревшими, всё равно бережно хранятся и время от времени пересматриваются с ностальгическим удовольствием. И чего там только нет! Крестильные рубашечки, книги, чашки, ложечки, игрушки, тетрадки, коробочки из-под чего-нибудь, клубки ниток, картинки, статуэтки, украшения, пуговицы, вырезки, календари и кастрюльки, лоскутки, рецепты, проводки и верёвочки, а также детали от никто-уже-не-помнит-чего…
Конечно, «вселенная вещей» у каждого своя: для кого-то максимально притягательными смыслами обладают зеркала, для кого-то – часы, ключи, очки, шахматы, книги, игрушки, фотографии и т.д. Такие предметы, как правило, «скитаются» за нами из жизни в жизнь, «укореняя» нас в бытии. Вещи – непременные спутники нашей жизни, они на равных правах с нами населяют наш быт, помогая удерживать в памяти счастливые события и навек ушедших людей: они почти метафизически сохраняют для нас тепло материнских рук, запахи, образы прошлого, детские впечатления. И именно благодаря вещам мир вокруг нас становится самобытно нашим.
Любопытно, что некоторые вещи удостаиваются особого запоминания и символизации, поскольку превращаются для нас в нечто «надвещное» – нечто сверх того, чем они являются по своей физической, вещной природе. И тем самым они рождают особый символический порядок, которому странным образом мы начинаем подчиняться: еда становится «вкуснее», если она приготовлена в маминой сковородке, читать бывает «уютнее» в потёртом кресле, родные стены «помогают» в болезни, любимые часы никогда не отстают, листание репродукций в альбоме «возвращает» утраченное душевное равновесие, связанные бабушкой варежки «теплее и уютнее» модных перчаток…
Вещи легко превращаются в знаки – беды, скорби, победы, памяти. В них есть нечто ритуальное для человека, они «знают» и «рассказывают» что-то о нём, будучи одновременно и похожими и непохожими на своих владельцев. У них… почти есть своя душа, и, наверное, именно поэтому с ними бывает трудно, почти невозможно расстаться – всё равно что утратить часть себя. Но и вещи «держатся» за людей, ведь без них они – просто материальные объекты, и только с ними, в людском мире полны значений, смыслов и эмоций.
«Если существуют сады камней, – спрашивают авторы этой книги, – то почему бы не быть саду вещей?», и приглашают нас на великолепную прогулку в этот сад. Сходите, не пожалеете!
Источник
«Я научилась просто, мудро жить…» (А. Ахматова)
На днях я перечитала этот сборник философских статей, объединенных общей метафорой «сада вещей», точнее, не самих вещей, а их смысловых образов, описаний и толкований. Хорошая тема! Мы живем в мире повседневных вещей, о которых редко задумываемся: утренняя чашка чая, зеркало, кот, деловой костюм, календарь, карандаш, ежедневник… Нас встречает и сопровождает по жизни множество вещей, но чем они проще и утилитарнее, тем меньше мы склонны размышлять о них, особенно если из «спутника жизни» они превращаются в «расходный материал», растворяясь в собственной функциональности.
Книга не столько о товарном изобилии или потреблении, сколько об «общении» с вещами, об умении считывать и понимать их смысловое поле, слушать и слышать сквозь них собственную реальность. Современный человек, видимо, больше знаком с искусственной квазиреальностью, чем с реальностью, да и повседневность настолько дематериализована и виртуализирована, что превращается в жижековскую «паутину видимости», в которой «простота означает странность, а психоз становится нормой». «Сила простых вещей» призывает к созерцательности, в которой вещи, выступая фигурами на жизненном фоне, начинают «говорить», рассказывая о мире, в котором мы существуем, и незаметно направляет к осознанию гармонии и красоты повседневности, к переживанию простой радости и ценности бытия.
В каком-то смысле все мы – «специалисты по вещам», поскольку нас окружает то, что мы сами выбрали, созранили и используем. Но одновременно это и то, что мы не выбирали, но что настойчиво лезет «в уши и души»: назойливая реклама, дурацкие телевизионные ток-шоу, глянцевые журналы, сетевые забавы. Будучи заброшенными во все это, мы нередко стремимся выбраться, спрятаться, уйти к чему-то уютному, теплому и простому, что находится на «нашей стороне жизни». И как только мы выпадаем из суеты функциональности, вещи – природные или рукотворные – начинают раскрывают свои смыслы.
Для этого мы должны стать праздными, неозабоченными, невключенными в рабочий ритм восприятия и делания. Мы постигаем их, бродя по парку и вороша опавшие сухие листья, сидя на берегу реки,собирая яблоки на даче, рассматривая картину в музее, сидя на концерте, возвращаясь домой из командировки и заново вдыхая тепло родного дома, позволяя себе поваляться на диване, укрывшись теплым пледом. И тогда вещь становится проводником к каким-то другим событиям и отношениям, открывает новые пространства для странствий души, и мы вспоминаем, задумываемся или сочиняем стихотворение. Кто не любовался естественной простотой кленового листа или каштана, кто не радовался силе дождя, кто не постигал алетейю, глядя на нагромождение скандинавских или шотландских камней, кто не поражался умению скульптура или кружевницы, видя сквозь их творения другие времена, других людей, другие отношения человека с миром и самим собой? В такие моменты нам иногда удается схватить и удержать в себе прикосновение к чему-то бóльшему, чем сиюминутность, пережить пик-переживание, где символичность теснит утилитарность. И в этом нам открывается иная сторона самих себя.
Эта книга – не набор историко-культурных очерков о происхождении и функционировании вещей, как может показаться на первый взгляд. Хотя этому посвящена третья часть книги (статьи «Дверь», «Метафизика дороги», «Рулетка», «Калейдоскоп» и т.д.), главное ее содержание стянуто к первым двум разделам, где каждая статья по-своему приближает читателя к осознанию сути простого, пониманию значения простоты для существования человека. Самыми интересными мне показались статьи С.А. Лишаева, Ю.А. Разинова, Ю.Е. Пермякова об отношениях вещей и людей, но в каждой есть над чем подумать. Читая, пытаешься философствовать и… находишь это занятие весьма увлекательным, хотя и не простым!
Источник
Сила простых вещей: сборник статей / Под редакцией С.А. Лишаева. – СПб.: Алетейя, 2014. – 384 с. – (Тела мысли)
“Я смотрю на лежащего передо мной кота, – пишет один из авторов книги, Юрий Пермяков, – и понимаю, что ему пока нет места в создаваемой философами картине мира”. “Либо классическая философия, – пытается он далее понять ситуацию, – не вправе претендовать на знание о всеобщем, либо мой кот не состоятелен как философский вопрос”.
Разумеется, такая постановка вопроса чересчур – и намеренно – категорична. Всё, о чем говорится в сборнике “Сила простых вещей”, показывает, что философия – притом понятая с достаточной степенью традиционности – и может и должна стремиться к знанию о всеобщем (сколь бы ни было оно недостижимо), не говоря уже о знании о частном; что до кота – то он, и настоящие елурофилы это подтвердят, просто взывает к (качественно поставленному) философскому вопрошанию. И не он один.
Вещь как таковая – особенно простая, не вовлеченная в глобальные проекты, с собственным одиноким голосом в бытии – несомненно, принадлежит к числу явлений, недооцененных и русской мыслью, и, пожалуй, даже русским чувством. Лучше всего с задачей понимания роли вещи как смыслового события в человеческой жизни по сей день – помимо бытового внимания – справляется поэзия. Традиционно пренебрегаемая большими дискурсами нашей культуры, вещь теперь получает шанс занять в них более достойное место: сборник, возникший благодаря совокупным усилиям петербургских, самарских и казанских философов и посвященный выявлению философского потенциала простых вещей, – сводит под одной обложкой довольно разноголосые попытки придать вещи тот интеллектуальный статус, которого она заслуживает. Ищут способы говорить о ней языком (точнее – языками) философии и видеть в ней стимул философских смыслов.
Какие траектории пониманию мира – самим своим устройством и своей ролью в руках человека – задает, например, калейдоскоп? (Это объясняет заинтригованному читателю Марина Корецкая.) Как направляют мысль перчатка и корсет? (Предположения на сей счет строят, соответственно, Сергей Голенков и Анна Конева). Что происходит с вещью – опять же именно в отношении ее смысловых структур, – когда та оказывается в статусе подарка, сувенира, фетиша, фальшивки? А в роли первого в жизни запомнившегося впечатления, “вещи-первосвета”? (Этому особенному статусу вещи посвящены размышления Сергея Лишаева.)
Помимо испытания философского ресурса отдельных, штучных вещей, авторы книги – в специально для того отведенных разделах – обсуждают, как возможна метафизика вещи вообще. Вот зерно ее возможности, обозначенное в самом начале книги Мариной Михайловой: “Созерцание вещи в ее онтологической и эстетической определенности есть опыт <…> прикосновения к полноте бытия”. Вещь фокусирует бытие. Она – его сгусток.
Как подходить к задаче выстраивания философского понимания вещи – скорее, совокупности задач – пока не очень ясно. Поэтому авторы подходят к ней со сторон принципиально разных (затем и нужен “Сад вещей”, по которому можно и нужно бродить разными тропами в разных направлениях). Заведомая несистематичность работает здесь на полноту видения предмета, по крайней мере – на (бесконечное) приближение к такой полноте. В принципе, в этот реестр может быть вставлена любая вещь – список принципиально открыт, а потому не претендует быть исчерпывающим изначально.
Простая вещь, дерзко перефразируя поэта, – сама себе концепт. К числу наиболее уязвимых сторон этой замечательной книги принадлежит – нет, отнюдь не принципиальная ее асистемность, она – как раз достоинство: пока философский взгляд на предмет не вызрел, нечего запихивать его в систему, – но то, что осталась непроясненной, собственно, исходная точка всего интеллектуального предприятия: само понятие простой вещи, притом в обеих его составляющих частях. Не предложено, увы, общее хотя бы для всех участников этого сборника представление ни о том, что считать “простым” (с какого момента начинается сложность? Синонимична ли “простоте” “обыденность” и “привычность”? – ведь очевидно же, что нет), ни о том, что вообще принимать за “вещь” – отличая ее, допустим, от “предмета” или “тела” (а что авторы сборника одно от другого отличают – несомненно).
Так в числе вещей, притом простых, наряду, скажем, с кнопкой и кирпичом, простоту которых оспорить трудно, оказывается, с одной стороны, дорога, с другой – счастье, о причинах вещественности которого (не говоря о простоте) остается лишь гадать, а с третьей – кот, с которого мы начали этот разговор и назвать которого вещью, а уж тем более простой, язык, согласитесь, просто никак не поворачивается. Личный дневник, которому как “философско-антропологическому концепту” посвящает свое исследование Константин Пигров, несомненно благодатная почва для философской рефлексии и в качестве вещи даже может быть, в известном смысле, взят в руки (хотя, по совести говоря, размышляет о нем Пигров не столько как о вещи – тетрадке, блокноте… – сколько как о процессе, о жанре действия, о способе самособирания), но что же в нем простого?
Простоте как явлению, правда, посвящает отдельное эссе Герман Мелихов. Однако уже первая строчка этого текста отказывает в праве считаться “простым” решительно всему, о чем идет речь в книге: “Все, что подвержено изменениям, сложно. Простое неизменно”. Этим качеством, увы, не в силах похвастаться даже кирпич и кнопка, а уж кот и личный дневник, не говоря о счастии, на обладание им даже не претендуют.
Как вообще говорить о чем бы то ни было, когда не проведены границы предмета разговора?
Когда такие границы предлагаются – они оборачиваются совершенной безграничностью. “Любая сущность, – пишет Марина Михайлова, – которая может быть поименована, – это вещь. С этой точки зрения вещами являются не только камень, стол или газета, но и надежда, любовь, страх”.
Но ведь поименовать можно решительно что и кого угодно. Мы именуем и человека, и Бога. Считать ли их (нас, Его) на этом основании вещами? Если нет, то стоило бы оговорить: что нас от этого удерживает? Как бы более четко провести грань между “вещным” и “невещным” ареалами мира?
Гораздо ближе к существу вещи как предмету философской заботы подошел, по-моему, Сергей Лишаев, предложив не то чтобы определение ее, но онтологические ее координаты: вещь, говорит он, – это “место сборки мира и человека”. Правда, таким местом сборки Лишаев признает (лишь?) “простую” вещь. Обладают ли сложные вещи меньшей собирающей силой?
И все-таки. Проведение границ, по мере созревания русскоязычного философского дискурса вещи, нет сомнений, еще состоится. Важнее другое: для философского взгляда на нее начали создавать средства.
В книге делаются одни из возможных подступов к дисциплине – или к форме философского взгляда – которой (по крайней мере, в русскоязычной мысли) как таковой еще нет, но которая имеет для своего возникновения все основания и, наконец, стала понемногу, на наших глазах, оформляться: к антропологии вещи. Задача этой дисциплины состоит, предположительно, в выявлении человеческих (впрочем, какие бывают еще?) смыслов вещи в их системности. В нащупывании принципов, по которым вещи провоцируют в человеке образование смыслов, собирают и удерживают их вокруг себя – оказываются их аккумуляторами, “притягивателями”, – и в понимании того, как это, в конечном счете, сказывается на формировании самого человека как смыслового явления.
Линию Хайдеггера – в нашей философской культуре не принадлежащую к числу доминирующих – авторы сборника продолжают не только своим вниманием к вещи, но и вслушиванием в язык как источник философских смыслов.
Вообще-то они называют своей задачей вслушивание в собственные голоса и сообщения вещей-собеседников. Правда, в таких случаях человек все равно слышит самого себя – шум в собственных ушах, но правда и то, что с каждой вещью этот шум звучит ему все-таки иначе. Вещи работают как выявители, провокаторы, спусковые крючки человеческого.
Интересно, что авторы активно используют философский потенциал метафоры и образа, по сию пору пребывающих по преимуществу, если не исключительно, в художественном ведении. Книга сделана на пересечении философского и художественного дискурсов – в широкой пограничной полосе между ними (она расположена там не вся целиком – есть тексты, которые умещаются на философской стороне целиком – но значительной своей частью). Она использует мало до сих пор востребованные ресурсы (философской) культуры, подтягивая ближе к центру то, что до сих пор оставалось на ее периферии. Как можно говорить, – осмысливается в ней, – о взаимоотношениях человека и вещи без лирики и сентиментальности? Или, что и того важнее: как можно сделать движения совершенно лирического характера (замирание от красоты мира при взгляде в окно; острое чувство домашнего уюта…) предметом – а то и стимулом – философской рефлексии?
Во всяком случае, важно, что происходит настройка непотребительской оптики на вещи – в противовес главенствующим потребительским тенденциям нашей с вами цивилизации; проговаривание надутилитарных смыслов того, что обычно довольствуется статусом утилитарного. Что расширяется круг ресурсов смысла. Он вообще-то и так необозримо широк – но очень немногое, кажется, из этого включено в орбиту профессионально выстроенного, дисциплинированного философского внимания. По крайней мере – на русском языке.
Намечена здесь, кроме всего прочего, очень интересная линия: расширение понятия этики, распространение этики на отношения с вещами. Об этом совершенно красноречиво сказано в открывающей сборник статье Марины Михайловой.
Она говорит о “возможности диалога с вещами”, о том, что “мы можем обратить к вещи вопрос” (диалогичность этична уже сама по себе), вообще “не только помыслить, но и почувствовать” ее, “вступить с нею в значимые отношения”. О том, что “у нас нарушены простые отношения с вещами” – именно в этом автор видит “основную проблему нашего времени”. Где речь заходит об отношениях, об их нарушенности, о недолжном их состоянии – а значит, и о том, что возможно некоторое иное состояние, “должное”, – там уже чистая этика.
Таким образом, происходит развитие понимания того, что этика – дело не только межчеловеческое. В пределе, она касается отношений с миром в целом. И уж во всяком случае – с миром ближайшим, до которого дотягиваются рука и глаз, который подвержен нашему воздействию.
Источник